Мы выкупили табун карачаевских лошадей, тоже предназначавшихся «на мясо». Диалог директора колхоза, в котором мы покупали «карачаевцев», с местными работниками я не забуду никогда.
«Вася! Ты у нас конюхом?» - «Не-а!» - «Петь, ты, что ли?» - «Не-а!» - «Коля! Коля! А, Коля же умер... Толя! У нас кони есть?» - «Ну есть!» - «Здесь люди приехали - купить хотят. (Крутит пальцем у виска.) Покажешь?» - «Не могу - я их в ангар загнал, а ключи потерял...» - «И давно?» -«Да недели две уже...» - «А кормить-то как?» - «Да я им сена на месяц вперед положил...» - «А воды?» - «Воды забыл...»
Взломанный замок ангара мало что прояснил - в темноте галопом носился бешеный табун живых скелетов, на полу валялись клоки шерсти, конские копыта, доски с гвоздями... «Ну что, берете, или я их на колбасу?» - спросил директор. «Берем», - решительно ответил я.
...Так я стал генеральным директором конной базы в 20 лет. Звучало это красиво, но на деле «база» представляла собой четыре стены из осыпавшегося кирпича, без окон, воды и электричества, и пристроенный к ней сарай. Внутри - железные трубы, к которым привязывали лошадей, деревянные перегородки и холодный бетонный пол. И мы, пять-шесть энтузиастов, побросали все свои московские дела: работы, институты, любимых девушек, все, что можно было бросить - и переехали жить в эту конюшню.
Спали на холодном полу, подстелив под спальник солому. Еды не хватало, и мы делили один батон хлеба с паштетом на всю компанию и пили жиденький чаек, чтобы хоть как-то утолить чувство голода.
Первая зима далась трудно - мы изо всех сил работали на парадах, танцевали на балах, фехтовали и участвовали во всех мероприятиях города, а деньги несли лошадям на прокорм.